Моя жизнь как длинная улица, с домами выходящими парадными дверьми на нее. И я бреду по ней долго, когда-то много лет назад, выброшенный кем-то, в начале пути. Холодный ветер, тяжелое серое небо и мокрый снег, который падая на мои одежды, растворяясь разъедает, обжигает холодом мое тело. Мой вечный спутник – мое одиночество и мысли о нем.
Двери манят меня знанием того, что за ними тепло и уют. Я подхожу к двери, стучусь, меня впускают. Я прохожу, и обессиленный падаю у входа.
Тепло морит. Вечный ручеек воды с рукавов моих одежд, наконец, иссекает. Одежды подсыхают. Мои глаза закрываются, и я падаю в сладкую дрему. Через некоторое время, после того как я, согревшись, засыпаю, чьи то руки, волокут меня к двери и вышвыривают опять на улицу, на этот вечный холод.
Я уже реже подхожу и, стучась в двери, боюсь оказаться вновь выброшенным. Но эти дома манят меня светом своих окон, но я их боюсь.
Я постепенно свыкаюсь с этим холодом. Я разговариваю с самим собой. Я заставляю себя думать, что здесь на этой улице никого нет кроме меня, по сути, это правда. Редкие прохожие, кутаясь в пальто, плащи и шубы, прошмыгнув мимо, заскакивают в свои жилища и плотно закрывают двери, чтобы не было сквозняка.
Когда это закончится. Вернее что быстрее закончится моя жизнь или эта улица. И всегда интересно, а что же там за этой улицей? Что будет, когда она закончится?
Я быстрее сойду с ума…
Что бы не думать о разъедающем мою кожу холоде, я философствую, рассуждаю о жизни, которая за этими дверьми. Что же там? Почему меня не пускают? Потом гоню эти мысли, и начинаю рассуждать о небе, почему на нем всегда тучи? Где солнце? В голове еще есть обрывки воспоминаний о нем, я помню, как оно выглядит, и иногда закрыв глаза, пытаюсь представить его тепло на свом теле. Но глаза приходится открывать, ощущения нельзя сделать явью, невозможно.
Сегодня я насчитал 10 411 день моих странствий. Не так уж и много если умею считать до миллиардов. Сколько дней еще брести?
Однажды за одной из этих дверей я увидел тебя…
… за окном снежинки, одна за другой падали на еще не остывшую от затянувшейся осени, землю. Вопреки заверениям синоптиков о затянувшейся теплой осени, пришла зима. Прогретая почва отчаянно боролась с первым снегом. Поначалу она поглощала редкие лепестки холода, превращая их в небольшие лужи. Иногда снег переставал, и казалось, что почва победила. Но ненастье волнами одна за другой накрывало пушистым одеялом местами еще зеленую траву. Почва все еще сопротивлялась. Она растягивала свои лужи, стараясь затянуть и растопить каждую снежинку, но зима, низвергнув тучи снега, быстро захватила территории, прогретые теплом, некогда принадлежавшие осени.
Он долго стоял у окна и смотрел на происходившие за окном устроенные природой баталии. Он провожал взглядом каждую перышко снега, которое успевал захватить своим взглядом, до самой земли и если она попадала в лужи или одна из луж поглощала ее, растягивая тем самым свою площадь, на его лице появлялась улыбка. Но если она не таяла на земле или не попадала в одну из луж, он расстраивался. Всей душой он не желал прихода зимы, радуясь каждому дню декабря, в котором не начиналась зима, и не шел первый снег. А сейчас он загадал, если сегодня вечером зима победит, он покинет этот мир вместе с осенью, только в отличие от осени он не сможет вернуться. Что-то внутри ему подсказывало об обреченности. Но он желал этого и ставил на то, что сегодняшний снег будет небольшим и растает…
«…растает лед в ее сердце, растает стена непонимания, и обида испариться из ее души…». Он много думал и переживал, он не понимал, или понимал, но не хотел признать
Но природа разрушила все его ожидания, снег и не думал таять, а наоборот, за какой-то час накрыл все вокруг большой пушистой шапкой. И деревья до этого прогнувшиеся под снегом, резко освободившись от иссиня белого пуха, как будто кивнули ему, соглашаясь с ходом его мыслей. И в город хоть и с большим опозданием пришла зима.
… Я назвался Принцем, - А я Принцесса; ответила ты.
Я купался в видимой только для меня нежной как пух ауре твоего взгляда., рубища свисавшие с меня до этого безобразными клочьями, превратились в крылья и я взлетал до небес. Вся эта бесконечная улица, кошмара всей моей жизни превратилась вдруг, в часть удивительного прекрасного мира, в котором прохожие сбросили свои теплые мешковатые одеяния. Тучи растворились, на небо вышло солнце, а на деревьях запели птицы. Так я себя не ощущал никогда, я забыл о том, что совсем недавно… я не хотел и туда возвращаться.
Эх… принц и принцесса, мы были влюблены как дети. Как часто мы с умилением смотрим на 15-летних девочек и мальчиков, которые, взявшись за руки, возвращаются со школы.
Анна как обычно пришла в 10 утра и позвонила два раза, ты знаешь она звонит в дверь постоянно, но не для того чтобы я открыл ей, а для того чтобы известить о своем приходе. Помнишь, как однажды ты осталась ночевать у меня прошлым летом, а она, открыв своим ключом дверь, смутилась, увидев нас спящими. Громко, на всякий случай, гремя ключами, открыла дверь и зашла в квартиру. Она не удивилась моему плащу и ботинкам, потому что знала, что иногда особенно после твоих визитов, я не слышу будильника. И громко сказала:
- Принц сегодня понедельник, а не воскресенье ты даже не опаздываешь, ты уже опоздал на работу.
Потом скинула пальто, стряхнув с него снег, пытаясь как можно громче шуметь, сняла свои сапоги, надела тапочки и громко шоркая по полу, подошла к спальне и постучала в дверь. Не услышав ответа, она постучала еще, после чего, приоткрыв дверь, не преставая стучать сказала:
- Принц если тебя уволят с работы, я не буду бесплатно убираться у тебя дома, - улыбнувшись своей шутке, добавила, - и твоя Принцесса не сможет тебя прокормить.
Удивившись тишине в ответ, она открыла.
Я исчез… На долго… Еще какое-то время, ты ждала моего звонка, с глупыми извинениями, оправданиями. Ожидая «простить на этот раз», и в знак примирения пойти в наш любимый ресторан. Этого не произошло. Я пропал… Через месяц ты встревожилась
- Я поставил не на то, - с горечью в голосе пробубнил он самому себе, и добавил, тяжело вздохнув – прощай, моя принцесса.
Оторвав свой взгляд от окна, он вернулся в настоящую жизнь, которой жил каждый день и которая последние пять дней не принесла ничего кроме боли и печали.
Не включая свет, он пододвинул стул к висевшей в углу боксерской груше, по пути захватив давно приготовленную, лежавшую на столе веревку, медленно, словно оттягивая момент, вскарабкался на стул и снял грушу, бросив ее рядом. Связав петлю на веревке, он встряхнул головой, как бы отгоняя лишние мысли, привязал веревку с петлей на конце на крюк, занятый до этого боксерской грушей. Потом проверил веревку на прочность, повиснув на ней руками и…